Воскрешение

31/10/2016 07:06

Вера, не более чем сон, а тот, кто верит спит. Но, Боже мой! Какое счастье, что именно во сне способны мы летать подобно птицам.

Посвящаю моим друзьям, Инге Брандт и Олегу Павину.

Мы отдаляемся от бытия в любви,

От грома правды затыкаем уши.

И, наизнанку выворачивая души,

Развешиваем на верёвку гладкой лжи.

«Кто я? Кто ты? Зачем мы? Все эти вопросы потеряли свою сущность, и ответа на них мой разум более не ищет.

Я иная, не та, что знал этот тесный и пыльный мирок, ибо сущность моя перестала существовать для других. Да! Теперь я существую только для самой себя, отрекаясь от мира, созданного вопреки моему пониманию. Я безумна? Нет, безумцы вы! Я свободна и счастлива! Я вне вас и невидима для вашего понимания меня…»
— Что скажете на это, отец Павел? — на выдохе произнёс грузный пожилой мужчина, прервав вещание динамика диктофона.— У неё болит душа, — тихо произнёс священник.
— Мы не лечим душу, мы заглушаем её боль. В остальном мы бессильны, — развёл руками врач и посмотрел на настенные часы.
— Извините, но я хотел бы попросить вас прослушать всю запись вашей пациентки, — поправляя крест, осторожно попросил отец Павел. Врач, кашлянув, пожал плечами и с неохотой произнёс:
— Кассету с записью могу вам дать, но с одним условием. Завтра вы её вернёте и не сделаете с неё копии. Дайте мне слово, людям вашей профессии возможно ещё верить на слово.
— Я обещаю вам, Сергей Викторович, и слово своё сдержу.
— Дай Бог, — звонко звеня ключами от ящика и доставая коробочку с кассетой, с иронией произнес врач. — Вот, собственно, вся её история, от первого лица. Рассказывала о себе, впечатляет. Будто у неё всё это записано. Может рассказать от и до, без запинки. А вообще, только молчит и сидит у окна, ест у окна…
— Благодарю вас за доверие. Я хочу постараться понять ещё раз, отчего с ней это случилось?
— Всего вам доброго, отец Павел. Хотя по своему опыту скажу откровенно: она здесь на долгое время. Представьте, никого не узнаёт, семьи, родных у неё нет, так что её семья и родные — мы. Хм, какие есть.

Печальный образ святого, озарённый светом лампады, смотрел грустью очей своих, преисполненных надежды на молодого священника, внемлющего с тревогою повествованию женщины.

— Фрэнк Синатра и его мужественный и, в тоже время, нагло чарующий голос… И я в лучах безумного света Нью-Йорка, который он с яркостью воспевает голосом своей души.
Душа. Есть ли она? Нет, верно, её нет. Возможно, есть только мечта о ней и желание, чтобы она была. Желание, чтобы она любила, страдала, ликовала.

Фантазия. У меня была фантазия о муже, о ребёнке. Я мечтала быть любимой в своей семье, я хотела любить, переживать, радоваться за них всей душой своей. Но нет. Существует такое слово — нет. Короткое, обозначающее пустоту и отрицание. Зато есть я. То есть, существующее понятие, определяющее меня.

Я — Инна. Я преподаватель истории. Я женщина. Вот три я и есть определение меня. По-моему, этого достаточно для того, чтобы личное местоимение обрело своё материальное содержание. А если нет души, то существует ли Бог? Да, безусловно, и я в этом убедилась. Когда я была на седьмом месяце беременности и мой муж, Игорь, возвращаясь с работы, не вернулся домой. Он ушёл в вечность, он погиб. Я потеряла ребёнка, мою девочку, которую звали бы Станислава.
Стасю и Игоря забрал он. Он оставил меня с верою в него одного. А я так хотела верить в него, и не я одна. Мой муж, моя доченька. Жить по его заповедям, сеять доброе и вечное.
Скажите, а могу ли я, имею ли право учить молодёжь с таким мировоззрением? Я спросила об этом своего духовного наставника, отца Павла. Он такой смешной, молодой. Смутился, покраснел. Чем-то напомнил мне Игоря.
Пустота и этот телефонный звонок, терзающий мой слух.

— Алло, приветик, Инна! Я выслала тебе на мэйл план учебной программы. Просмотри темы, может, я где обдёрнулась?
— Рена, ты раньше позвонить не могла? У меня завтра с утра пары.
— Ну, извини, прости…
— Бог простит. Ладно, посмотрю.

Итак. Бездушная машина работает. Где мои очки? Так, что день грядущий нам готовит? Опять этот спам. А заглавия: «Скидка на всё девяносто процентов!»; «Доход от тысячи евро в неделю!». Какие умники это сочиняют? А вот это: «Воскрешение и обретение». Воистину.
Если мир создал Бог, то интернет — от лукавого. Нет, удалять не буду, прочту этот бред, но прежде выпью вина. Хм, любопытный сайт, ну что ж, прочтём?
День промчался в потоке слов, вопросов и ответов. Я вновь одна, в пустой квартире, наедине со своим «я».
— Здравствуй Инна, ты пришла! Я так скучала по тебе! Хочешь, кофе сварю?
— Ой, спасибо тебе, Инночка, нет, что-то сердечко после вчерашнего сайта побаливает.
— Всё пройдёт, моя хорошая. Всё пройдёт.

Сама себе говорю, сама и отвечаю. Это нормально? Нет, для меня это естественно.
Включаю его. Он начинает дышать, светится от электрического счастья. Вычислительный мозг оживает. Единственное существо мужского рода с искусственным, но интеллектом.
Проходит двадцать минут, и я, трясясь всем телом, с острой болью в сердце, ибо души нет, падаю на подушку и рыдаю.

Я Игорь. Я тот, кто ушёл в дальнюю дорогу скорби, без плотского существования. Меня больше нет. Есть холодный каменный крест, который зовут Игорем, и песчаная земля, где покоится прах мой. Ты не посещаешь мою колыбель смерти уже давно. Отчего, Инесса? Ты помнишь меня? Мои глаза, мою улыбку, мой голос, обращённые во имя тебя.Инна, ты ещё помнишь мои руки, их теплоту и нежность дарящие тебе одной. Инна, помнишь ли ты нашу дочь? Мы скучаем по тебе Инна, нам одиноко и холодно без тебя. Мы замерзаем без тебя, Инна!

Мамочка, милая, единственная моя! Я очень хочу, чтобы ты обняла меня. Родная моя, мы расстались с тобою! Нас разлучили с тобою навечно! Я так и не познала ласки твоей материнской, я не увидела улыбки твоей. Ты не смогла прижать меня к своему сердечку. Мамочка, я больше не слышу биения твоего сердца, почему? Я умерла? А мне так хочется услышать колыбельные песенки и увидеть свою первую игрушку. Мамочка, почему ты не смогла сохранить мне жизнь? Почему ты не боролась за меня? Мамуленька, забери меня отсюда. Здесь так темно. Умоляю тебя, мама, мне страшно, я боюсь!

Господи! Что это, испытание или издевательство? Господи! Я слышу свой крик и затыкаю уши, но этот крик во мне самой!Мне приснился сон. Будто я стою у белых мраморных ворот. Я не одна, у этих ворот стоят двое мужчин. Мне кажется, что я их когда-то видела, очень давно. Один из них сказал другому следующее: «Лучше бы им не познать пути правды, нежели, познав, возвратиться назад от преданной ими святой заповеди».
Я не пошла на работу. Отключила телефон, зашторила окна и закрыла дверь комнаты на ключ. Да, я заперла себя и мне хорошо. Я словно закрылась от всего мира, перестала быть его винтиком. Пусть ломается и катится туда, откуда создавался. Мне безразлична судьба его, как ему — моя.

Включаю его, воскрешаю. Он подмигивает мне своими лампочками и озаряет моё лицо холодом своего квадратного ока. Что дальше? Нет, хватит. А почему?
— Игорь, ты здесь?
— Мамочка, милая моя, я здесь! Папочка, иди скорей ко мне, мама пришла!
На клавиатуру падают слёзы. Они говорят со мною. Я и моя семья, мы вновь вместе, и я счастлива. Нет, этому чувству нет объяснения. Пусть понарошку, но чувствую я реально, сердцем, души нет.

Прошли сутки. Встала, оделась и пошла в магазин игрушек. Накупила множество, думаю, Стасеньке понравится. Игорюшке моему — рубашек и электробритву, а то у него уж старая. Сейчас сфотографирую и отправлю моей девочке и мужу.Нет, я не сошла с ума. Это вы все сумасшедшие! Живёте и не цените тех, кто жив и рядом с вами.
Я потеряла счёт времени. Рассказываю им о том, как мне тяжело, как всё это время жила без них. Нет, я не жила, я присутствовала в этом мире, и видит Бог, без всякого желания.
А вот пишет мой Игорёк: «Иннушка, а почему ты более не вышла замуж?»
— Глупенький. Да разве есть мужчины, кроме тебя? Есть двуногое подобие, которое, прежде всего, влюблено в себя, в свои дела, развлечения. Кто способен любить меня так, как ты? Только твои глаза могли смотреть на меня с такой теплотою. Только твой голос мог произнести моё имя так, что замирало сердце.
А вот что пишет моя Стасенька: «Мамочка, я хочу, чтобы ты прислала мне фотографии солнца, неба, моря, деревьев. Ведь я их так ни разу и не видела».

Мой маленький, несчастный, мёртвый детёныш. Что мне делать? Где найти ответ на несправедливость жизни? В храме? У людей? У своего духовного наставника? Кто может пережить твои страдания, муки за тебя саму?
Прошло двое суток. Совсем забыла о еде. Странное состояние. Ничего не хочется есть, болят виски, в руках слабость. Ну, ладно я, а мои-то зайки голодные. Нужно спросить, что им приготовить?
Стасенька хочет сладенького, ангелочек мой маленький, а Игоречек в своём репертуаре. Что приготовлю, то и будет кушать. Пойду, схожу в магазин. Нужно ещё что-то от боли в сердце купить. А стоит ли?
Может, весь этот сценарий по книге судеб идёт верно, своим повествовательным шагом. Будь что будет.
День, ночь. Неважно. Отключила дверной звонок. Звонят какие-то люди. Нечего им здесь делать. Мы их не приглашали. Сижу, играю с дочуркой. Наряжаем кукол, она смеётся. Вернее, я за неё. Наверное, она именно так бы и смеялась. Игорьку читала его газету вслух. Он же у меня бизнесмен. Половину слов не поняла. А он мне всё о любви пишет.

Лирика, проза. А я? Ну, делаю вид, что не замечаю, ломаюсь. Пусть заново меня завоёвывает, раз уходил.
Боже мой! Время — час ночи! Ребёнок мой не спит. Ну, что я за мать бестолковая. Девочке пора спать. Сейчас уложу Стасеньку баиньки.
Пою ей песенки, а она не спит, смеётся, подпевает мне своим нежным голоском. Колокольчик мой. И я это слышу, да, я слышу её голос.
Вы думаете, у меня болит сердце? У меня болят груди. Я чувствую это уже второй день. Приятная тянущая боль, а в животике всё сотрясается. Доченька моя, ребёночек мой, кровиночка моя. Опять слёзы. Для чего они? Возможно, это святая вода? Да, слёзы женщины — это святая вода, мироточение.
Вот и ночь. Или вечер. Зашторены окна. А какое сегодня число? Когда у Стасеньки день рождения? У Игорька уже прошло. Надо отметить, купить торт. А у ребёнка? Когда она родилась?
Я не сплю. Около меня стоит он. Тот мужчина из сна. Его не видно, слишком яркий свет. Он говорит мне: «Возлюбленные, будучи предварены о сём, берегитесь, чтобы вам не увлечься заблуждением беззаконников и не отпасть от своего утверждения».Странно, а я сижу на полу, слушаю его, а потом говорю ему шепотом: «Тише, не так громко, доченька спит». Он и ушёл, и Бог с ним.

Я проснулась от странного шума. Мою дверь ломали. Да это те люди с того края жизни, они пришли за моей семьёй. Они хотят забрать снова моего ребёнка и мужа. Что ж, пусть попробуют. Нож, нужен нож. Мне нужно защитить свою семью. Бог не поможет мне, не поможет, я знаю. Поможет нож и я сама.
Они сломали входную дверь и рвутся в нашу комнату! Какая-то женщина кричит моё имя.

Я знаю, кто это. Это смерть! Стася плачет, мой ребёнок плачет. Девочка моя, мы не расстанемся с тобою, нет!
Смерть в окружении своих подручных в чёрном, их много, и они пытаются меня уговорить. Что было после? Не помню. Нет, не помню. Нужно вспомнить. Я за ними видела Игоря. Он вернулся, а где Стася? С ним должна быть моя дочь! Нужно найти мужа, где он? Как его найти? Люди, он же пришёл за мною, он вернулся, люди! Подручные смерти забирают меня, но он придёт снова за мной и с ним рядом будет моя доченька. Я знаю, так и будет. Нужно просто ждать и верить, верить и ждать, так как я верила когда-то в Бога.

Запись кассеты остановилась.
Священник, обхватив голову обеими руками, ещё раз переживал свои душевные муки, когда Инну забирала милиция. Она тогда билась, словно раненая птица, и тянулась к нему, громко вопрошая: «Игорёчек, муж мой, где наша доченька, где Станислава?!»А что он мог поделать? Он даже не нашёл ответа для успокоения боли души её.
Отец Павел поднял взгляд на образ святого и упал на колени от душевной немощности своей.

Прошло два месяца.
Сергей Викторович с неудовлетворённой гримасой перелистывал газету о спорте, тихо бормоча футбольную речёвку. В дверь его кабинета робко постучались. Отложив газету и поправив очки, он громко произнёс: «Ну, постучались, так входите!» На секунду от изумления он резко привстал.В кабинет вошёл отец Павел, держа на руках годовалого ребёнка.

— Добрый вам день, Сергей Викторович.
— Вы? А, собственно, чем обязан?
— Я пришёл забрать Инну.
— Подождите. А откуда у вас ребёнок?
Малыш с интересом разглядывал врача.
— Удочерил. Я могу увидеть Инну?
— Молодой человек, вы с ума… В смысле — я хотел спросить, зачем вам всё это?
Отец Павел прижал ребёнка к груди и, улыбнувшись, лишь ответил:
— На всё воля Божья.
— Нет, я не могу вот так с вами и дитём пойти к ней. Реакция может быть неадекватной. Она же больна, тем более, никого не узнаёт.
— И всё же, я прошу вас. Ответственность будет полностью на мне.
— Хорошо, но если что будет не так, то извините, — вставая, предупредил врач.
По коридору шёл священник с ребёнком в окружении двух дюжих санитаров, а впереди Сергей Викторович с медицинской сестрой.
— Если что, Ларочка, колите немедля, — шёпотом промолвил ей врач.
Дверь палаты отворилась.
— Отойдите в сторону, я вас прошу, — тихо произнёс отец Павел санитарам.
Инна, сидевшая у окна, медленно повернула голову. Она с минуту смотрела на ребёнка и священника. Девочка повернула головку и, взглянув на чужую седеющую женщину, улыбнулась, потянула ручки к ней и громко воскликнула: «Ма!»